Протоиерей Николай Агафонов
ПОБЕДА НАД СМЕРТЬЮ
Анастасия
Матвеевна, собираясь в церковь ко всенощной, с опаской поглядывала на
своего супруга, полковника авиации в отставке, Косицына Михаила
Романовича. Михаил Романович сидел перед включенным телевизором с
газетой в руках. Но ни на телевизионной передаче, ни на газете
сосредоточить своего внимания он не мог. В его душе глухо росло
раздражение, некий протест против намерения жены идти в церковь.
Раньше, еще в молодые годы, она захаживала в церковь раза два-три в год.
Он на это внимания не обращал: мало ли какая блажь у женщины. Но как
вышла на пенсию, так зачастила в храм каждое воскресенье, каждый
праздник.
«И сколько этих праздников у церковников — не пересчитать, — с
раздражением думал Михаил Романович. — То ли дело красные дни
гражданского календаря: Новый год, 8 марта, 1 мая, 7 ноября и уж совсем
святой, особенно для него, фронтовика, День Победы, вот, пожалуй, и
все. А тут каждый месяц по несколько, с ума можно сойти».
Анастасия Матвеевна думала о том, что последнее время ее супруг очень
раздражителен, оно и понятно: бередят старые фронтовые раны, здоровье
его все более ухудшается. Но почему-то больше всего его раздражает то,
что она ходит в церковь. Чуть ли не каждый уход ее на службу в храм
сопровождается скандалом и руганью.
— Миша, закройся, я пошла в храм.
— Ну чего, чего ты там потеряла, не можешь, как все нормальные люди,
посидеть дома с мужем, посмотреть телевизор, — с раздражением на ходу
говорил Михаил Романович, чувствуя, как гнев начинает клокотать в его
израненной старческой груди.
— Мишенька, так может нормальные-то люди, наоборот, те, кто в храм Божий
ходят, - сказала и, поняв, что перегнула палку, сама испугалась
сказанного, но слово — не воробей.
— Так что, я, по-твоему, ненормальный? - переходя на крик, вознегодовал
Михаил Романович. — Да, я — ненормальный, когда на своем истребителе
все небо исколесил, но Бога там не увидел. А где был твой Бог, когда
фашистские самолеты разбомбили наш санитарный поезд и из пулеметов
добивали раненых, которые не могли укрыться и были беззащитны? Почему
Бог их не укрыл? Я был ненормальный, когда летел под откос в санитарном
вагоне и только чудом остался жив?
— Миша, но ведь это чудо Бог совершил, разве ты этого не понял ни тогда,
ни сейчас?
Удивительное дело, но именно эта, вылетевшая у Михаила Романовича фраза
«чудом остался жив», в миг иссушила его раздражение. Негодование куда-то
исчезло и, махнув рукой, уже успокаиваясь, сказал:
— Иди к своим попам, раз тебе нравится, что тебя дурачат.
За всенощной Анастасия Матвеевна горячо молилась за Михаила, чтобы Бог
просветил его разум и сердце. Несмотря ни на что, мужа своего она сильно
любила. Когда приходила в храм, всегда становилась перед иконой
Архистратига Михаила, стояла перед ней всю службу, молясь за то, чтобы
Господь просветил ее мужа светом истины. У каждого человека есть
какая-то главная мечта его жизни. Такая мечта была и у Анастасии
Матвеевны. Она всем сердцем хотела, чтобы настал когда-нибудь день и они
вместе с Мишей под руку пошли бы в церковь к службе. После службы также
вместе возвращались бы домой. Вдвоем читали бы молитвенные правила перед
сном и утром. Этого она желала больше всего на свете.
— Господи, если тебе угодно, забери мою жизнь, только приведи Мишеньку в
храм для жизни вечной.
Когда Анастасия Матвеевна вернулась домой, Михаил уже лежал в кровати.
Не было еще девяти часов вечера, так рано он не ложился, это сразу
насторожило Анастасию Матвеевну.
— Мишенька, ты что, заболел, тебе плохо?
— Немного неважно себя чувствую, но ты, Настенька, не беспокойся,
пройдет.
Анастасия Матвеевна не успокоилась, она-то хорошо знала: уж раз он лег —
дело серьезное, и вызвала врача. Врач ни чем не утешил, измерил
давление, прослушал сердце, поставил укол и заявил, что необходима
госпитализация. Но Михаил Романович категорически отказался ехать в
госпиталь. На следующий день его состояние ухудшилось.
— Миша, может, батюшку позвать, ведь ты ни разу не исповедовался, ни
разу не причащался.
Он, открыв глаза, глянул сердито:
— Что, уже хоронишь меня?
— Да что ты, Мишенька, Господь с тобою, наоборот, верю, что через это на
поправку пойдешь.
Он устало прикрыл глаза, а когда она собиралась отойти от постели на
кухню, вдруг, не открывая глаз, произнес:
— Ладно, зови попа.
Сердце Анастасии Матвеевны зашлось в радостном волнении, она выбежала в
соседнюю комнату, упала на колени перед иконами и расплакалась. Всю ночь
она читала каноны и акафисты, чтобы Миша дожил до утра и дождался
священника.
Батюшка пришел в половине девятого, как и договаривались. Она провела
его к мужу и представила:
— Вот, Миша, батюшка пришел, как ты и просил, это наш настоятель отец
Александр, ну, я вас оставлю, буду на кухне, если понадобится какая
помощь, позовете.
Отец Александр, мельком взглянув на фотографии, где Михаил Романович
был в парадном мундире с орденами и медалями, бодро произнес:
— Не беспокойтесь, Анастасия Матвеевна, мы, два старых вояки,
как-нибудь справимся со всеми трудностями.
Михаил Романович глянул на молодого священника, сердито подумал: «Что
он ерничает?»
Отец Александр, как бы отгадав его мысли, сказал:
— Пришлось немного повоевать, интернациональный долг в Афганистане
исполнял. Служил в десанте, так небо полюбил, что после армии мечтал в
летное пойти, был бы летчик, как вы, да не судьба.
— Что же так?
— Медкомиссия зарубила, у меня ранение было.
— Понятно.
Священник Михаилу Романовичу, после такого откровения, не то чтобы
понравился, а прямо как родной стал. Немного поговорили, потом отец
Александр сказал:
— У вас, Михаил Романович, первая исповедь. Но вы, наверное, не знаете
в чем каяться?
— Вроде жил как все, — пожал тот плечами. — Сейчас, правда, совесть
мучает, что кричал на Настю, когда в церковь шла, она ведь действительно
глубоко в Бога верит. А я ей разного наговорил, что, мол, летал, Бога не
видел в небе и где, мол, был Бог, когда на войне невинные люди гибли.
— Ее вере вы этими высказываниями не повредите, она в своем сердце все
ответы на эти вопросы знает, только разумом, может быть, высказать не
умеет. А вот для вас, по всей видимости, эти вопросы имеют значение,
раз в минуту душевного волнения их высказали. По этому поводу вспомнить
можно случай, произошедший с архиепископом Лукой (Войно-Ясе-нецким). Он
был не только церковный иерарх, но и знаменитый ученый- хирург. Во
время Великой Отечественной войны, назначенный главным консультантом
военных госпиталей, он не раз, делая операции, самых безнадежных спасал
от смерти. Как-то владыка Лука ехал в поезде. В одном купе с военными
летчиками, возвращавшимися на фронт после ранения. Увидели они
церковнослужителя и спрашивают: «Вы что, в Бога верите?» — «Верю», —
говорит Владыка. — «А мы не верим, — смеются летчики, — так как все небо
облетали, Бога так и не видели». Достает тогда архиепископ Лука
удостоверение профессора медицины и говорит: «Я тоже не одну операцию
сделал на мозгу человека: вскрываю черепную коробку, вижу под ней
мозговой жир, а ума там не вижу, значит ли это, что ума у человека
нет?»
— Какой находчивый Владыка, — восхитился Михаил Романович.
— А насчет того, что невинные гибнут, это действительно непонятно, если
нет веры в бессмертие, а если есть христианская вера, то все понятно.
Страдания невинных обретают высший смысл прощения и искупления. В плане
вечности Господь каждую слезинку ребенка утрет. Всем Бог воздаст, если
не в этой жизни, так в будущей, по заслугам каждого.
После исповеди и причащения отец Александр пособоровал Михаила
Романовича. После соборования тот признался:
— Веришь ли, батюшка, на войне смерти не боялся, в лобовую атаку на
фашиста шел, а теперь боюсь умирать, что там ждет — пустота, холодный
мрак? Приблизилась эта черта ко мне, а перешагнуть ее страшно, назад еще
никто не возвращался.
— Страх перед смертью у нас от маловерия, — сказал отец Александр и,
распрощавшись, ушел.
После его ухода Михаил Романович сказал жене:
— Хороший батюшка, наш человек, все понимает.
Ободренная этим высказыванием, Анастасия Матвеевна
робко сказала:
— Мишенька, нам бы с тобой повенчаться, как на поправку пойдешь, а то,
говорят, невенчанные на том свете не увидятся.
— Ну вот, опять за старое, да куда нам венчаться, это для молодых,
засмеют ведь в церкви. Сорок лет прожили невенчанные, а теперь, здрасте,
вот мы какие.
— Ради меня, Мишенька, если любишь. Пожалуйста.
— Любишь—не любишь, — проворчал Михаил Романович. — Еще выздороветь
надо. Иди, я устал, подремлю малость. Коли выздоровлю, там видно будет,
поговорим.
— Правда? — обрадовалась Анастасия Матвеевна. — Обязательно
выздоровеешь, быть другого не может, — и, чмокнув мужа в щеку, заботливо
прикрыла его одеялом.
Произошло действительно чудо, в чем нисколько не сомневалась Анастасия
Матвеевна. На следующий день Михаил пошел на поправку. Когда пришел
участковый врач, то застал Михаила Романовича пьющим на кухне чай и
читающим газету. Померив давление и послушав сердце, подивился:
— Крепкий вы народ, фронтовики.
Когда Анастасия Матвеевна напомнила мужу о венчании, он отмахнулся:
— Погоди, потом решим, куда торопиться?
— Когда же потом? Скоро Великий пост, тогда венчаться аж до Красной
горки нельзя.
— Сказал потом, значит, потом, — с ноткой раздражения в голосе ответил
он.
Пробовала еще несколько раз заводить разговор о венчании, но,
почувствовав, что нарывается на скандал, сразу умолкала. Так и наступило
Прощеное воскресение и начался Великий пост. Анастасия Матвеевна
старалась не пропускать ни одной службы, в первую неделю ходила вообще
каждый день. Потом стала недомогать, снова, как раньше, появились
сильные боли в правом боку. А к концу поста вовсе разболелась и слегла.
Сын Игорь свозил ее в поликлинику, оттуда направили на обследование в
онкологию. Когда они вернулись, Игорь отвел отца в сторону:
— Папа, у мамы рак печени, уже последняя стадия, врачи сказали: осталось
немного.
— Что значит: немного? Точно проверили, может, ошибаются? Чем-то можно
помочь? Операцию сделать, в конце концов, — растерянно произнес Михаил
Романович.
Сын отрицательно покачал головой.
— Надо готовиться к худшему, папа. Не знаю, маме говорить или нет?
— Что ты, сынок, не надо раньше времени расстраивать, я сам с ней
поговорю.
Он сел к кухонному столу, обхватил свою седую голову руками и сидел так
минут пять, потом решительно встал.
— Пойду к ней.
Подойдя, сел на краешек кровати, взял нежно за руку.
— Что же ты расхворалась, моя верная подруга? Давай поправляйся скорей,
Пасха приближается, куличи будем печь, яички красить.
— Что сказали врачи, Миша? — прямо посмотрев ему в глаза, спросила она.
Михаил Романович суетливо завертел головой.
— Ну что-что сказали, надо лечиться и поправишься. Вон сколько лекарств
тебе понавыписывали.
— Не ври, Мишенька, ты же не умеешь врать, я и так сама все понимаю.
Умирать мне нестрашно, надо только подготовиться достойно к смерти,
по-христиански. Ты мне отца Александра приведи, пусть исповедует,
причастит, да и пособоро-ваться хочу. Так мы с тобой и не повенчались,
как пред Богом предстанем?
— Милая Настенька, ты выздоравливай, ради Бога, и сразу пойдем
венчаться.
— Теперь уж, наверное, поздно. Страстная седмица начинается. Затем
Светлая, до Фомина воскресенья я не дотяну. Значит, Богом не суждено.
Михаил Романович шел в церковь за отцом Александром и про себя бормотал:
— Это как же не суждено? Что значит: не суждено? Ведь мы, как-никак,
сорок лет прожили.
В церкви, повстречавшись с отцом Александром, договорился, что утром он
подъедет к ним. Поговорил с ним насчет желания венчаться. Отец
Александр задумался:
— На Страстной однозначно нельзя, на Светлой, хоть и не принято по
уставу, но исключение можно сделать, — посмотрел на осунувшегося Михаила
Романовича, добавил: — Если будем усердно молиться, она доживет и до
Красной горки, я в этом уверен.
— Буду, конечно, молиться, только не знаю как. Отец Александр подвел его
к иконе Михаила Архангела.
— Здесь ваша супруга постоянно стояла за службой, наверное, за вас
молилась, вашему Ангелу-хранителю. Я вам предлагаю, пока она болеет,
заменить ее на этом боевом посту, я не шучу, когда говорю про боевой
пост, апостол Павел пишет: «Наша брань не против крови и плоти, но
против духов злобы поднебесных».
От этих слов все сразу встало для Михаила Романовича на свои места. Его
соратница, его боевая подруга, его милая жена, пока он дома отлеживался
у телевизора с газетой, была на боевом посту. Она боролась за него, за
свою семью, против врагов невидимых, а потому более коварных, более
опасных. Боролась одна, не имея в нем никакой помощи. Мало того, что он
не поддерживал ее в этой борьбе, он еще потакал врагу. Теперь, когда она
лежит больная, он должен встать на этот боевой пост. И он встанет, ему
ли, старому вояке, не знать, что такое долг воина-защитника. Он встанет,
обязательно встанет и ничто не помешает ему в этом.
Анастасия Матвеевна заметила, что муж ее вернулся какой-то подтянутый,
собранный, решительный и даже помолодевший.
— Настя, завтра утром батюшка придет, буду собороваться вместе с тобой.
Сейчас покажи мне, какие молитвы читать, я за тебя и за себя почитаю.
— Мишенька, что с тобой? — еще не веря всему, прошептала Анастасия
Матвеевна.
— Ничего. Вместе воевать будем.
— С кем воевать, Миша? — даже испугалась Анастасия Матвеевна.
— С духами злобы поднебесной, — отчеканил полковник.— И раскисать не
будем, — увидев слезы на глазах жены, добавил он.
— Да это я от радости Миша, только от радости.
— Ну, это другое дело.
Каждый день на Страстной седмице Михаил Романович ходил в храм. Стоять
приходилось подолгу, службы Страстной седмицы особые, длинные. Но он
мужественно выстаивал их от начала и до конца, хотя и не понимал, что и
для чего происходит, но боевой пост есть боевой пост, приказано — стой,
высшее командование само знает. Высшим командованием для него в данном
случае был отец Александр. После службы он часто подходил к нему,
что-нибудь спрашивал. Как-то поделился своими переживаниями.
— Сам-то я хожу сейчас в церковь, а вот сын со снохой, их разве
заставишь, наш грех: сами не ходили в молодости и детей не приучили.
— Да, это проблема не только ваша, многие подходят с подобным вопросом.
Честно признаться, не знаю, что и отвечать. Советую усиленно молиться за
детей, молитва родителей много может. Мне как-то рассказывали один
случай. У одного верующего человека был неверующий сын. Отец, конечно,
переживал сильно. А перед тем как умереть, завещал сыну, чтобы он после
смерти в течение сорока дней заходил в его комнату каждый день на
пятнадцать минут, ничего не делал, только молча бы сидел. Сын исполнил
последнюю просьбу отца. А как сорок дней прошло, сын сам пришел в храм.
Я думаю, что просто тот отец понимал, что молодежь в суете живет.
Некогда над вечным подумать: о смысле жизни, о своей душе, о
бессмертии, о Боге.
Великим четвергом Михаил Романович причастился, а вечером после чтения
двенадцати Евангелий, умудрился принести домой огонь в самодельном
фонарике. От него зажгли лампадку в комнате Анастасии Матвеевны. В
субботу сходил в церковь, освятил кулич и крашеные яйца. Кулич испекла
им сноха, а яйца красил сам Михаил Романович, так как Анастасия
Матвеевна, вконец обессиленная, постоянно лежала в кровати.
Врач-онколог, курирующий ее, был удивлен, узнав, что она до сих пор
жива. После ночной Пасхальной службы Михаил Романович пришел весь
сияющий, уже с порога закричал:
— Христос Воскресе!
— Воистину Воскресе! — ответила чуть слышно Анастасия Матвеевна, любуясь
своим мужем, который на Пасху вырядился в свой парадный мундир со всеми
наградами, раньше он одевал его только на 9 мая.
— Ты прямо как на День Победы, — улыбаясь, сказала она.
— А сегодня и есть День Победы, победы над смертью, так в проповеди отец
Александр и сказал.
Они поцеловались три раза.
— Ты давай поправляйся, в следующее воскресенье, на Красную горку,
поедем в церковь венчаться.
— Как уж Бог даст, но я буду ждать.
В воскресенье подъехал сын вместе со снохой на своей машине. Сноха
помогла Анастасии Матвеевне надеть ее лучшее платье. Михаил Романович с
сыном под руки осторожно вывели и усадили в машину Анастасию Матвеевну.
В храме отец Александр разрешил поставить для нее стул. Так и
венчались: Анастасия Матвеевна сидела, а рядом в парадном мундире стоял
ее любимый супруг. Во время венчания он несколько раз поглядывал с
заботливостью на нее, а она отвечала полным благодарности взглядом, мол,
все со мною в порядке, не беспокойся и молись. Домой привезли Анастасию
Романовну, совсем ослабевшую, и почти что на руках внесли и уложили в
постель прямо в платье. Дети уехали, обещав вечером подъехать проведать.
Михаил Романович сел на стул рядом с кроватью жены и взял ее за руку.
— Спасибо, Мишенька, я сегодня такая счастливая. Теперь можно спокойно
помереть.
— Как же я? — растерялся Михаил Романович.
— Мы же с тобой повенчанные, нас смерть не разлучит. Я чувствую, что
сегодня умру, но ты не скорби, как прочие, не имеющие упования, мы с
тобой там встретимся непременно. Ты помнишь, как мы с тобой первый раз
повстречались.
— Конечно, помню: в доме офицеров, на вечере по случаю Дня Победы, ты
еще все с капитаном Кравцовым танцевала, я тебя еле от него отбил.
— Дурачок, я, как тебя увидела, сразу полюбила, и никакие Кравцовы мне
были не нужны.
— Настенька, ты знаешь, мне очень стыдно, хоть и прошло много лет, все
же совесть напоминает. Встретимся на том свете, говорят, там все рано
или поздно откроется, так вот, чтобы для тебя не было неожиданностью,
короче, хочу признаться: я ведь тогда, с Клавкой, ну, словом, бес
попутал.
— Я знала, Мишенька, все знала. В то время мне так больно было, так
обидно, что жить не хотелось. Но я любила тебя, вот тогда-то я впервые в
церковь пошла. Стала молиться перед иконой Божией Матери, плакать. Меня
священник поддержал, сказал, чтобы не разводилась, а молилась за тебя
как за заблудшего. Не будем об этом больше вспоминать. Не было этого
вовсе, а если было, то не с нами, мы теперь с тобой другие.
Михаил Романович наклонился и поцеловал руку супруге.
— Тебя любил, только тебя любил, всю жизнь только тебя одну.
— Почитай мне, Миша, Священное Писание.
— Что из него почитать?
— А что откроется, то и почитай.
Михаил Романович открыл Новый Завет и начал читать:
— Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не
превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не
раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине;
все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь
никогда не перестает... — он вдруг заметил, что супруга перестала дышать
и, подняв голову от книги, увидел застывший взгляд его милой жены,
устремленный на угол с образами.
— Мы скоро увидимся, Настенька, — сказал он, закрывая ей глаза.
Затем он встал, подошел к столу, взял лист бумаги и стал писать,
«Дорогой мой сынок, прости нас, если что было не так. Похорони
по-христиански. Сынок, выполни мою последнюю просьбу, а не выполнить
последнюю просьбу родителей ты же знаешь — великий грех. После того как
похоронишь нас с мамой, в течении сорока дней заходи в эту комнату и
посиди здесь минут пятнадцать-двадцать каждый день. Вот такая моя
последняя просьба. Поцелуй за меня Люсю и внуков. Христос Воскресе! Твой
отец».
Затем он подошел, поцеловал жену и, как был в мундире, лег с нею рядом,
взял ее за руку и, закрыв глаза, сказал;
— Пойдем вместе, милая, я тебя одну не оставлю.
Когда вечером Игорь с женою приехали к родителям, долго не могли
дозвониться, так и открыли дверь своим ключом. Прошли в спальню и
увидели, что мать с отцом лежат на кровати рядом, взявшись за руки, он в
своем парадном мундире, а она в нарядном платье, в котором сегодня
венчалась. Лица у обоих были спокойные, умиротворенные, даже какие-то
помолодевшие, казалось, они словно уснули, вот проснутся — и так же,
взявшись за руки, пойдут вместе к своей мечте, которая ныне стала для
них реальностью.
Волгоград, январь 2002 г.
Из книги «Неприкаянное
юродство простых историй
В библиотеку >> |